***

Околдованный Иван на болоте топком

Звал Аленушку, искал и кружил по тропкам,

Помутился разум вдруг от большого горя,

Друг Роганну все пытал, с ним уже не споря.

Старая змея шипит, водяница злая,

Через зубы говорит: «Ничего не знаю,

Водяной, мой грозный муж, весточку отправил,

Что гостинец с лешим мне, Роганне, доставил,

Мол, двух бравых молодцов задержи на время.

Я жена ему давно, тяжко это бремя,

Пока княжит на земле, Убара не слышу.

Погубил он жизнь мою, люто ненавижу,

А в обличии другом приказать умеет,

Водяного Роганна обмануть не смеет».

Как услышал эту речь от русалки старой,

Понял брат, что не сберечь деву от Убара,

Что не в тереме большом девица томится,

Под водой Аленушка, там ее темница.

«Слышал, дева, про твою я беду однажды,

Бился за свою любовь и Иван отважно,

Но проклятый водяной девицу похитил,

Спрятал под водой ее, чтоб никто не видел,

И тому уже три дня в этот вечер минет,

Злоба черная тебя ради них покинет,

Душу светлую спаси, пожалей сестрицу

И царевичу верни красную девицу.

Также дева он тебя умыкнул из дома.

Потайные омуты все тебе знакомы.

Водяница, помоги одолеть злодея,

Я желание любое выполнить сумею,

Отплачу тебе добром, все, что пожелаешь,

Подскажи мне, где темница, ты, русалка, знаешь».

Замолчал друг, верный брат, лишь Иван все кличет,

Он зовет Аленушку, то не крик, а причет.

Водяница говорит по-девичьи звонко:

«Ах, была я хороша, как его Аленка,

Так и быть, я покажу под водой то место,

Пусть Ивану лучше будет добрая невеста!

Ты мне, добрый молодец, больно приглянулся.

Будь русалка молода, ты б не отвернулся,

Ну да бог с тобой, идем, солнце уж садится,

За Аленой водяной скоро воротится».

Богатырь вздохнул легко, а она бесцветна

Полетела впереди тропкою заветной,

Указала верный путь старая Роганна.

На буланого коня посадил Ивана.

Вмиг он к омуту примчал, воды неспокойны,

В воду с головой вошел, не видать Алены.

«Поищи там, в глубине плоский камень белый,

Как могильная плита, двигай его смело,

Ты под ним найдешь сестру, тихо она дремлет,

Деву поднимай скорей на сухую землю».

Слышит голос за спиной, то русалка рядом,

Стала краше под водой, одарила взглядом,

Молодеет на глазах, черны косы змеи.

Смелый парень рядом с ней будто бы робеет,

Видит, впрямь на дне речном есть плита большая,

Отодвинул, а под ней дева спит земная.

Он поднял ее на брег да к Ивану в руки,

Тот почти с ума сошел в тягостной разлуке.

Крепко обнял девицу, отогреть старался,

Но она холодная, сколько не пытался.

Вот царевич перед ней, право, чуть не плачет,

Водяной за их спиной нож огромный прячет,

Убар видит, здесь Иван, на руках девица,

Он прозрачным, белым стал, когти точно спицы,

И с досадою метнул нож с ручной резьбою.

Брат Ивана и Аленку заслонил собою,

И царевич в тот же миг словно пробудился,

Меч поднял на Убара, молнией он взвился,

Голова слетела с плеч, умер демон темный,

Рухнул наземь с грохотом водяной огромный.

И русалка в тот же миг, старая Роганна,

Красной девицею стала, милому желанна.

Поднялась из вод речных, взор ее так светел,

Парня полюбила вдруг больше всех на свете.

И в руках ее трава, «голубое жало»,

К ране молодца ее накрепко прижала.

«Как зовут тебя, скажи», девушка спросила,

Еремей ее обнял, знать вернулась сила.

***

Солнца показался край, не встает Алена,

Показалась смерти тень на губах соленых,

Старший брат не уберег, голову повесил.

Хоть невесту и добыл, Еремей не весел,

И Роганна за плечом крепким зарыдала,

Будто смерти пострашней раньше не видала.

Гладит волосы Иван, вдруг она проснется,

Вдруг Аленушка ему солнцем улыбнется.

Жаркий луч горит уже в тонкой ручке белой,

И царевич поцелуй с губ сорвал несмело,

Посмотрел он на нее и сказал тихонько:

«Потерял свою любовь, вечно спит Аленка»…

Но вздохнула дева вдруг, очи отворила

И спросила: «Я спала? Долго ли, мой милый?».

Нареченную свою, ношу всех милее

Поднял на руки Иван. На коня скорее

Он с Аленушкой взлетел, брат с Роганной следом,

В стольный град отправились, этот путь им ведом.

Царь-отец их обвенчал, мать благословила,

Четверых за стол дубовый рядом усадила.

Наливали меду им в чаши золотые,

Дней пятнадцать пировали наши молодые.